Впервые меня позвали поучаствовать в крысиной гонке за начальственный пост еще при глубокой и верной советской власти, в 1980‑каком‑то году, когда я тянул лямку в областной комсомольской газете.
Был я там корреспондентом. И вот главный редактор вызывает меня и моего товарища – и объявляет:
– Кто из вас будет сильнее рвать жопу (свою), тот станет завотделом! Даю вам месяц на соревнование. Бейтесь, нравьтесь же мне!
У товарища зажглись глаза, и он их скосил на меня: кто кого? И не отравлю ли я его, уподобившись Сальери?
Я не задумался ни на минуту и сказал простые слова:
– Старик, поздравляю тебя с назначением!
– Что, так сразу?
– Ну да. Не буду ж я месяц бежать за морковкой, которая болтается перед носом!
Все-таки это было странно. Как я мог отбросить на обочину жизни свое светлое будущее? Ведь начальник получал на 20 рублей больше рядового! Аж 145 рублей!
Но что расчеты, когда все знают, что человеком управляет не знающее математики подсознание. Оно вынудило меня соскользнуть с вертикали власти, которая стояла как вымазанный салом деревянный столб посреди глухой провинциальной ярмарки, а на верхушке болтались новые хромовые сапоги.
Но в самом деле, куда в таких сапогах ходить городскому жителю, если он не цыган и не казак? На кой они?
Я ушел из начальственного кабинета наслаждаться вольной жизнью рядового репортера. Который ни с того ни с сего – причем это даже поощрялось – уезжал в командировку в дальний район, и там его вывозили на пленэр на речной бережок всякие председатели колхозов, подливая самогонки и ухи, норовя подложить заезжему областному гастролеру огневую секретаршу или, на худой конец, передовую доярку.
У одной, как сейчас помню, были золотые зубы, ну и что? Это были пресс-туры старых времен, где в роли Барселоны и Бордо выступала среднерусская неброская равнина, которая, впрочем, может на тонкого человека оказать вполне наркотическое воздействие.
Однако ж не миновала меня начальственная чаша. Как открылась новая вакансия, пришлось и мне подняться на ступеньку в иерархии.
Жизнь выпихнула меня с воли на завотдельский пост. Пришлось расчехлить строгий и даже суровый костюм и, подобно Есенину, нацепить на шею удавку, в смысле селедку, то есть галстук, – и таскаться чуть не каждый день в обком ВЛКСМ (кто не помнит, тот нагуглит эту аббревиатуру).
На заседания, на которых обкомовские чиновники сидели с надутыми щеками и обсуждали, как лучше провести комсомольские выборы. Ну, выборы – они и есть выборы и были ими всегда: фарс, проценты расписаны заранее.
«Волосы дыбом, зубы торчком – старый мудак с комсомольским значком» – такая была тогда в ходу анонимная эпиграмма на чиновников ВЛКСМ.
Что меня примиряло с той мелкономенклатурной действительностью, так это обеды в их столовой. Порция осетрины там шла по цене двух булок, салатов было с десяток, крабы – и прочее в таком духе; икра, правда, красная, фи – но десерты были слаще поцелуя «мисс Мира» (я знавал одну, но, надо признаться, не целовался, я целоваться не люблю, а люблю я... гусары, молчать!).
Таких бизнес-ланчей не было в городе даже в самые жирные нефтяные годы и уж не будет никогда. Ну да, чем ближе к власти, тем дороже и вкусней твой пирожок.
В следующий раз я стал начальником в большой богатой газете. Под дулом пистолета фактически! Ну, в переносном смысле: я как раз тогда сочинял по мотивам большого уголовного дела заметку, и у чеченского бизнесмена, который излагал мне свое видение, вывалился вдруг из кармана макаров.
Когда открылась вакансия, главный редактор решил меня обрадовать высоким назначением. Я брыкался и предлагал иные кандидатуры – одну за другой, но ничего не помогло.
– Ты понимаешь, что больше некому держать фронт? Если не ты, то кто? Не огорчайся, я заменю тебя при первой возможности!
Думаю, всех убалтывают приблизительно по одной и той же схеме.
Начальником я не хотел быть потому, что и так жил как король. Денег мне платили больше, чем я мог себе представить, и к тому ж у меня, спецкора, была казенная машина с шофером! Предоставили как ценному кадру.
Главный редактор не обманул. Он таки заменил меня, как обещал. С завотдельства, которое мне обрыдло, он кинул меня командовать журналом, который от скуки и чрезмерного кеша вдруг завел.
И опять та же шарманка:
– Пойми, всем трудно, надо покомандовать, ну имей совесть!
С глубокой печалью в глазах – из‑за нее меня то и дело объявляют евреем, но израильский паспорт, впрочем, не дают – я угрюмо зашел в свой новый кабинет.
И пока железо было еще горячо и можно было что‑то хитрожопо выковать, поставил условие, почти задним числом: а чтоб у меня был кожаный диван – sine qua non!
Диван начальник отдал мне свой – в комплект к руководящему креслу, которое ему сильно надо было сбагрить.
А каково это – быть большим руководителем? Если смотрите новости, то уж сами знаете: я мучился, как раб на галерах. Галера была небольшая, но гребцу какая разница?
Внезапно открылась замечательная лафа – околожурналистские красавицы стали льнуть ко мне изо всех сил. Они заглядывали мне в глаза и как бы случайно тыркали мне в плечо то одной половиной бюста, то другой.
Только что я был простой человек и вдруг стал вроде ах какой красавец! Мог ли я использовать служебное положение? К лицу мне было надругаться (по согласию) над девицей?
Спешу, тороплюсь уточнить, что это была все-таки не школа и девицы эти, охочие до такой степени, превысили возраст согласия, что у иных были дочки плюс-минус этот вот уголовно наказуемый барьер.
Но все же я был – и есть (с каждым годом это все легче дается) примерный семьянин. И к тому же меня измучивало подозрение, что хорош не я, а этот мой пост. Был и другой вариант: решил бы я побаловать себя романтическим приключением – получилось бы, что я использовал административный ресурс.
На такое унижение я не мог пойти совершенно точно. Старый толстяк не так и хорош, его только терпят, чтоб уберечься от костлявой руки голода!
Я помню эти мучения, я страдал, как в книжке Достоевского. В голове рождались чудовищные схемы: обмениваться красавицами с главными редакторами смежных изданий, не было бы этой оскорбительной ноты – когда ты как бы приказываешь своим подчиненным ублажать тебя. Я видел такие видеосюжеты на сайтах с компроматом – отвратительное зрелище.
В подходящий момент, когда это меньше всего могло выглядеть дезертирством, я покинул начальственный пост. Пропади оно, все это номенклатурное, пропадом!
Я снова стал каким был – свободным человеком, – и никто уж не заглядывает мне в глаза ни с того ни с сего, не врет мне про мою гениальность. Я вижу всю эту картинку трезвым взглядом.
Как мало стало людей, которым я нужен! Но с другой стороны, времени тоже немного, жизнь – это все-таки не фейсбук, она, в отличие от соцсети, не может вместить 5000 френдов.
Я с огромным любопытством изучал новое явление – когда люди упорно не берут трубку, если ты звонишь. Кстати, соскочили и модные красавицы, которые готовы были драться за меня на дуэлях, – кому они теперь целуют пальцы? Толстые, волосатые пальцы? Не важно...
Я стал властелином времени. Помню, в бытность начальником мне некогда было тратить деньги, валившиеся на карту: в будни до ночи в офисе, а в выходной махнешь с утра коньячку – и тупо лежишь на диване, как бы отдыхая.
Что осталось от начальственной жизни? Память о страшном цейтноте. Двадцать пафосных пиджаков, в которые уж нет резона рядиться.
Как в кино про механическое пианино – отдать фрак, точнее tuxedo, косарям, соединиться с народом. Привычка к богатым напиткам? Не спорю, single malt хорош, однако ж у меня простой, пролетарский вкус.
Когда напиток старше 30 лет, я, честно признаюсь, не могу определить даже, коньяк это или ром: понимаю только, что бухло долго томилось в бочке, чувствую спирт и дуб – более ничего.
Меня вполне устраивает самопальная чача. Я полюбил самогонку из ржаного солода, увы, финского: отечественного не найти.
Еще из нового, постначальственного. Я полюбил, выехав в теплые края, сидеть на морском берегу в выцветших шортах и линялой майке и провожать утомленное солнце за горизонт, прихлебывая столовое вино из пластикового стаканчика.
На закуску у меня пара помидоров, 200 грамм мортаделлы, багет, ну и конечно, фляжка с дижестивом. Море каждые 20 секунд меняет цвет и блестит по‑другому.
Когда светило тонет, картинка становится еще богаче. Иногда я оглядываюсь и вижу людей, которые нарядились и медленно и торжественно, как по красной дорожке на каннскую или голливудскую церемонию, идут в пафосное кафе. Да, я оборачиваюсь – это взгляд в прошлое, мое прошлое. Я расстался с ним по‑хорошему. Ничто не отвлекает меня от процесса собственно жизни.
Мы со Львом Толстым ушли от роскоши и пафоса, да и от прочих глупостей и пустяков, одевшись под простой народ – серые джинсы, китайские кроссовки, бейсболка, майка с дурацкой надписью латиницей... С яснополянским старцем у нас еще вот что общее – мы оба не в восторге от казенных иерархов.
Но додумались с доверием отнестись к информации о том, что если птицы небесные не сеют и не жнут, а Отец их небесный дает им еды quantum satis и даже наливает (это я уже от себя и про себя даю коммент к Книге), то нешто мы хуже? Мы ж ему не чужие в самом деле...
В итоге я, в принципе, живу той же жизнью, что и миллиардеры. Что хочу, то и делаю, а чего не хочу – хрен ты меня заставишь.
Да, я не купил частный самолет, как Билл Гейтс, который, впрочем, летал экономклассом, пока его не достали охотники за автографами. Но зато я езжу на метро, как Брин, который плюет на условности и живет тоже как хочет. У меня часы как у Ходорковского – электронные за 20 долларов.
Кое-чего я достиг в жизни, а? По крайней мере, давно уже получил от нее больше, чем заказывал в молодости. Это уж точно. А начальником я не хотел быть никогда. Вот просто никогда.
Моряком там, летчиком хотел, даже классовых врагов мечтал в детстве убивать, как мой дедушка в харьковской Чрезвычайке; путешественником на манер Пржевальского или там Эренбурга; в запальчивости планировал пожить в Штатах, во Франции и в Германии.
Начальником же я не мечтал стать даже в те нежные, прозорливые годы – и ведь это не зря. Дитяти открылся свет истины – так часто бывает... Присматривайтесь к своим детям, френды.