Недавняя статья двух экономистов, Сэмьюэла Болза из США (Нью-Мексико) и Чункё Чхоя (Южная Корея), проливает свет на происхождение богатых и бедных.
Тема богатых и бедных в наше время не самая популярная, однако многие помнят те времена, когда о существовании социального неравенства (в чужих далеких странах) было принято говорить помногу и с удовольствием, начиная со школы, если не с детского сада.
Привычное автору с детства объяснение примерно таково: сначала у людей было так мало всего хорошего и съедобного, что иначе как поровну делить это было бессмысленно, просто налетали и съедали дочиста.
А потом, дескать, производительность труда возросла и образовались излишки. Тут уже возникла возможность эти излишки присвоить: так появились первые мироеды. Исчезнут они только при коммунизме, когда, наоборот, всего хорошего станет так много, что присваивать что-то опять станет бессмысленно.
У этого объяснения есть разные варианты, отличающиеся в основном эмоциональной окраской. Выше мы изложили левую, или коммунистическую версию, где неравенство рассматривается как неизбежное зло, которое искоренится по мере технологического прогресса.
Другая версия — праволиберальная: там неравенство возникает не из жадности человеческой, а потому, что возникшие излишки можно инвестировать в будущее (например, оставлять часть зерна на посев).
При этом само неравенство действует на социум бодряще: у бедных появляется мотивация работать лучше, чтобы стать богатыми — и при этом не только жировать, но и самим начать распоряжаться излишками.
Во втором сценарии никакого коммунизма в будущем не предполагается, потому что без неравенства не останется мотивации для прогресса.
Однако так или иначе в основе лежат излишки материальных благ: нет излишков — нет богатеев, да и самой частной собственности тоже нет.
Именно этот тезис и поставили под сомнение наши исследователи.
Хочешь — жни, а хочешь — куй
Надо сказать, что научные интересы Сэмьюэла Болза фокусируются на одном конкретном периоде человеческой истории — переходе к оседлому земледелию, или так называемой неолитической сельскохозяйственной революции, случившейся в Месопотамии примерно одиннадцать с половиной тысячелетий назад.
Именно там люди впервые догадались загнать животных в стойло, а злаки собирать не где придется, а там, где сами их посеяли.
Эта идея, как считалось, и стала тем технологическим скачком, который резко повысил производительность труда, так что у людей наконец появилось, чем владеть и что делить между собой не по-честному.
Сэмьюэл Болз отмечает, что эта гипотеза совершенно не подтверждается археологическими данными. Напротив, исследование останков древних людей ясно указывает, что при переходе от охоты и собирательства к сельскому хозяйству люди стали питаться не лучше, а хуже, притом значительно.
С чего бы вдруг они тогда так ухватились за идею перейти на новую технологию, явно менее продуктивную?
Некоторые оппоненты Болза предположили, что сельскохозяйственная революция была не причиной, а следствием неравенства: политические элиты того времени просто заставляли своих подданных обзаводиться хозяйством и собственностью, потому что так было проще собирать с них дань (или налоги, или ренту, как бы там у них это ни называлось).
Главное — стабильность
Итак, мы рассмотрели следующие варианты причинно-следственных связей: «сельское хозяйство (излишки)» —> «частная собственность и неравенство», и «неравенство (сильный жестокий лидер)» —> «сельское хозяйство (нищета) и частная собственность».
Что осталось? А вот что: «частная собственность» —> «сельское хозяйство и, возможно, неравенство».
По Болзу, дело было так. Понятие о праве собственности было необходимо человечеству потому, что оно снижало частоту и ожесточенность взаимных конфликтов (видимо, подраться из-за туши кабана можно независимо от того, лишняя это туша или единственная).
А уж когда это понятие возникло и было благосклонно принято социумом, оно сделало неизбежным переход к сельскому хозяйству: собственность на диких зверей и луговые травы установить очень затруднительно, а на свой урожай и домашнюю скотину — легче легкого.
Чтобы вытянуть цепочку рассуждений, осталось прояснить один небольшой вопрос: действительно ли драки из-за мяса, шкур или кореньев наносили древним людям настолько большой вред, что избавление от этих драк принесло пользу, окупающую потери от перехода к заведомо проигрышной технологии?
Если это так, то группы людей, решивших для себя, что собственность священна, просто победили в конкуренции тех, кто полагал, что это предрассудок и зло. Даже если при этом они серьезно потеряли в производительности труда и благосостоянии.
Чтобы доказать это, оказалась незаменимой экспертиза корейского экономиста — специалиста по теории игр и компьютерным симуляциям. Он, как это принято в их дисциплине, населил компьютер воображаемыми человечками.
Племя таких человечков из 600 человек разделялось на 30 групп по 20 человек, что вполне типично и для современных племен охотников и собирателей. Они тяжелым трудом зарабатывали материальные блага, конфликтовали из-за них и даже передавали из поколения в поколение свои обычаи и традиции — в общем, делали все то, что делают люди разных народов и эпох.
Если кому-то интересно в деталях узнать правила жизни этих компьютерных людишек, можно обратиться к оригинальной статье по ссылке в самом начале или, если вам не хочется платить за доступ, к более ранней работе тех же авторов, где модель (точнее, ее предыдущий вариант) описана в больших подробностях.
Мы же сразу перескочим к выводам: да, это работает. Стоит людям признать друг за другом право владеть хоть чем-нибудь и не подпускать к своему добру чужаков, и общество приобретает волшебную стабильность — настолько полезную, что леворадикальные и склонные к дракам охотники-собиратели быстро идут на убыль.
Скорбь коммуниста
Это все очень грустно, если подумать. Понятно, что разделение на богатых и бедных — зло. Если владение квартирой, машиной и дачей еще можно как-то рационализировать, то один человек, владеющий авиакомпанией, — это нонсенс (что в разговоре с автором этих строк как-то признал основатель Virgin Atlantic Airways Ричард Брэнсон).
Но о’кей, мы могли с этим смириться, если частная собственность — неизбежная промежуточная стадия человеческого прогресса.
Еще проще жить, если решишь для себя, что без частной собственности и конкуренции за нее и сам прогресс невозможен, как учат нас либеральные экономисты.
Однако по сравнению с новой открывшейся истиной (если, конечно, это истина) оба эти воззрения кажутся добрыми детскими сказками на ночь.
Действительность оказалась куда гаже. Оказывается, если верить Болзу и Чхою, собственность возникла не вследствие прогресса и уж тем более не как условие этого самого прогресса.
Прогресс тут вообще ни при чем. Она появилась потому, что люди, с их скверным характером, вообще не способны были договориться между собой никаким другим способом. Так бы и погрязли в склоках.
Даже голодная нищета и изнурительный труд на скудной ниве оказались для них предпочтительнее, чем вольная и сравнительно сытая жизнь в мире с природой: оказалось, что от такой жизни одна только ругань, драки и смертоубийство.
Вот говорят, мол, арест Калви убил инвестиционный климат в стране, а закон «о суверенном интернете» остановил развитие информационных технологий и отбросил страну на десятилетия назад.
Оказывается, шагать назад ради стабильности человечеству не впервой. Не очень-то нам и надо вперед, когда внутри нас самих зияет экзистенциальная пропасть, так и нашептывающая дать кому-нибудь в морду и отнять у слабого леденец.
Утешает лишь то, что компьютерная симуляция — совсем не обязательно точное описание реальности, потому что реальные люди могут быть сложнее и интереснее, чем воображаемые компьютерные человечки с их искусственно подогнанными параметрами поведения.
К тому же со времен начала неолита прошло много времени, написаны кое-какие книги, сочинена музыка.
Даже если Болз и Чхой правы насчет неолитической революции, возможно, сейчас-то все уже совсем не так. И частная собственность действительно стала двигателем прогресса. И коммунизм будет. Хотя бы что-то одно. Хочется ведь верить в хорошее.