Самые жуткие снобы – это рабочий класс. Нет худшего сноба, чем обиженный простолюдин. Он жалуется, что вы воротите нос от его акцента. Но он не видит никакого противоречия в том, чтобы ненавидеть акцент выпускников Итона. Я знаю рабочий класс. Я провел первые полтора десятка лет жизни в съемной квартире над бакалейной лавкой в Эссексе. Кто угодно больший аристократ, чем я. Кроме разве что финалистов “Фабрики звезд”. Простонародье – самые страшные снобы на этой земле.
Если не считать среднего класса, разумеется. Всех этих понтовщиков, которые никак не могут для себя решить, правильнее ли называть туалет «умывальной» или «мужской комнатой». Которые думают, что за рулем паршивого седана, о котором что-то говорил по телевизору Джереми Кларксон, они будут выглядеть сексуально. Которые размышляют, как бы дать детям приличное образование и заплатить за это поменьше. Нет больших снобов, чем эти любители халявы.
За исключением, конечно, всех этих пижонов с двойными подбородками, которые думают, что если они ходили в частную школу, весь мир задолжал им по гроб жизни.
Все мы снобы. Снобизм – воздух, которым мы дышим. Снобизм – наш хлеб насущный и кровь в наших жилах.
Долгие годы нам твердили, что теперь наконец мы живем в бесклассовом обществе. Да, старые классовые границы порядком затерлись: в какой момент безработного банкира исключают из среднего класса? Когда принимают в средний класс водопроводчика из восточной Европы? Но это вовсе не значит, что снобизм мертв.
Когда-то говорили, что когда один англичанин открывает рот, другой англичанин начинает его ненавидеть. Но сейчас для этого ему и рот открывать необязательно. Мы и так уже его ненавидим! Мы достигли такой виртуозной техники снобизма, что можем возненавидеть ближнего с первого взгляда. Излишняя полнота указывает на ваш социальный статус так же однозначно, как клеймо на лбу (только бедные не следят за своей фигурой). Точно так же обстоят дела с розовым, ухоженным, умиротворенным личиком: наш министр финансов Джордж Осборн наверняка родом не из рабочих кварталов. Вам ни к чему открывать рот: мы уже все про вас поняли, потому что мы – несносные снобы. Впрочем…
…Быть снобом – это не так уж и плохо.
Отправимся на пляж. На идеальный, восхитительный пляж на краю света – пляж из фильма «Пляж», где Леонардо ДиКаприо размышлял о красоте нашей маленькой голубой планеты, лапал французскую девушку и убивал акулу. Пляж с золотым песком, известняковыми скалами и таким изумрудным морем, как будто оно сделано из цветного стекла. Этот пляж существует в реальности. И он так же прекрасен, каким был в тот день, когда его впервые увидел Леонардо ДиКаприо.
Чтобы попасть на этот пляж, надо сначала долететь до Бангкока, пересесть на местный рейс до Пхукета, купить билет на паром или нанять катер до Ко Пхи Пхи, и пожалуйста – вы на пляже Майя.
Вы можете туда поехать. Но зачем?
Дело в том, что едва вы доберетесь до пляжа Майя на Ко Пхи Пхи, вы увидите, что он переполнен туристами. Заторы из катеров ожидают очереди у причала, плотная толпа покрывает каждый метр пляжа. Вы намеревались попасть в отшельничий рай, но оказались в туристическом аду.
Море – голубое, в точности как на экране. Берега девственны, утесы живописны. Но пляж поруган, испорчен, загублен. Какая горькая ирония, что именно этот пляж из романа Алекса Гарленда, прославленный фильмом Дэнни Бойла, постигла такая судьба.
Я стоял на пляже Майя и старался сосредоточиться на красоте пейзажа, а тем временем бандиты из северных краев позировали со своими татуированными девками и пачками наличности (так уж принято у бандитов из северных краев), а азиатские девушки махали рукой в объектив камеры, а незатейливые австралийцы почесывали в паху и тупо пялились в мобильники. Ко мне подошел капитан нашего катера.
– Ну что, двигаемся? – сказал он.
– Хорошая мысль, – быстро ответил я. Пляж Майя – одно из красивейших мест на земле. Но ни он, ни я не могли оставаться здесь ни минуты.
Они погубили это место, – произнес капитан, и я подумал: «Вот сноб». Но из зеленовато-коричневой мглы его вайфареров Ray-Ban на меня глядело лишь мое собственное отражение.
Все мы в чем-нибудь снобы. Есть кофейные снобы, которых невозможно затащить живыми в те места, где «маккьято» подают в стакане. Есть музыкальные снобы, отказывающиеся признать, что композиция группы «Бостон» More Than a Feeling – великолепная вещь. Есть киноснобы, арт-снобы, фонетические снобы и сарториальные снобы. Говорят, что лучшие университеты Британии автоматически отсеивают абитуриентов, которые в школе в качестве необязательных предметов выбрали бизнес или правоведение. Почему? Потому что они снобы, считающие всех школьников, сдававших экзамен по бизнесу или правоведению, невежественными и неотесаными хамами.
Есть винные снобы и гастрономические снобы. И есть туристические снобы, вроде меня и моего капитана, которые желали бы оказаться на лучшем в мире пляже, но не хотят, чтобы остальной мир последовал туда за ними. Потому что тогда бесценная красота превращается в никчемную дешевку.
Кто-то может подумать, что снобизм – это глупое предубеждение, но все совсем наоборот. Предубеждение порождается невежеством.
Снобизм возникает из знания. За ним стоит немалый опыт.
Когда мне было 20 лет, вы могли бы высадить меня на пляж Майя, и с моего лица не сходила бы счастливая улыбка. Толпа туристов меня бы не беспокоила. Бандиты с пачками наличных, безмозглые школьницы, толстяки в плавках – ничто не мешало бы мне блаженно плескаться в теплом голубом море.
Сейчас я знаю больше. Нет знания без скорби. Я вижу пляж Майя глазами, которые повидали многое и понимают, насколько испоганен всемирной славой этот райский уголок. Я не просто не могу им наслаждаться – меня тошнит от одного его вида. Он вызывает у меня такой приступ оголтелого снобизма, что я вынужден оттуда бежать. Снобизм рождается из любви.
Сноб – это не жлоб. Жлобы только ненавидят – это все, что они умеют.
Снобы любят. С самоотречением, с безумной страстью, с восторгом, которые так легко сбраживаются в ярость.
Ресторанный критик Джей Рейнер написал недавно восхитительно снобскую заметку о мясе. «Заказывать хорошо прожаренный стейк – преступление против пищи», – восклицал он, имея в виду, что те, кто не любит мясо, истекающее кровью, не имеют права не только на еду, но и на жизнь. «Некоторые назовут это обычным снобизмом, – продолжает он. – На что я отвечу: что значит “обычным”? Снобизм прекрасен. Именно он движет миром».
Рейнер выступил в защиту не только кровавого мяса, но и недооцененных прелестей снобизма. И он совершенно прав. Если бы не гастрономический снобизм, мы питались бы только быстрозамороженными полуфабрикатами. «Снобы – авангард человечества», – скандирует Рейнер, прежде чем перейти к новой порции ругани в адрес тех, кто любит стейк не так, как любит его он. И хотя я предпочитаю говядину средней прожарки, снобизм Рейнера не может меня не восхищать.
Посмотрите на его статью мельком, и вам покажется, что автор поливает бранью всех, кто не разделяет его мнения. Но вчитайтесь внимательнее, и вы поймете, что это – любовный сонет. Хорошо, пусть сонет, посвященный куску сырого мяса, но вы не станете отрицать глубину чувства. Снобам не все равно. Их презрение – просто камуфляж безраздельной, бескомпромиссной любви.
Как нечто столь прекрасное может быть так опошлено? – вот вопрос, который мучает сноба. Винный сноб страдает над бутылкой полусладкого, гастрономический сноб – над креветочным коктейлем (кстати, любопытно, что коктейль из лобстеров почему-то вполне приемлем). Снобизм – это просто аллергия на невежество, ненависть к посредственности, отвращение к второму сорту. Сноб сгорает от любви. Любви к девственному пляжу, к благородному вину, к неиспорченной креветке. Сноб ненавидит кич, трэш и банальщину, и это отличная позиция, потому что лучше смотреть в ночную синеву неба, чем в голубое стекло бутылки Blue Nun. Сноб поклоняется совершенству в еде и в вине, в блеске солнца и прохладе тени – во всем.
Но разве у тех туристов нет права порезвиться в волнах Майя? Кто мы, чтобы заставлять людей любоваться шедеврами искусства, а не фотографиями котят? Разве невежды и неучи не имеют права на снисхождение? Имеют.
Но сноб питает надежду, что однажды невежды будут просвещены. Что толпа на пляже поймет, что губит красивейший уголок природы. Что она закажет бифштекс с кровью. Что они врубятся, наконец.
«Долгие годы они держали это место в секрете», – вздыхает Ричард в фильме «Пляж», и в его словах слышится подлинная тоска. Как бы он ни любил это место, он знает, что лучше бы ему никогда не ступать на эти берега.
Итак, вот что я называю снобизмом. «Нелицеприятное осознание своих прошлых ошибок» – так называл его Кери Грант, и в этом что-то есть. Сноб содрогается от мысли, что когда-то мог пить ликер Baileys, или наслаждаться лапшой «Доширак», или нежиться на пляже, покрытом бесчисленными телами в первой стадии солнечного ожога. Мы ужасаемся воспоминаниям о своем собственном прошлом – грубости наших чувств, примитивности наших вкусов, ограниченности взглядов. Когда-то я встречался с девушкой из такой хорошей семьи, что она ни разу не пробовала растворимый кофе до того дня, пока не покинула родительский дом. Как я завидовал кофейным зернам ее детства! Вот почему мы все снобы – из-за всех банок Nescafe, омрачивших наш жизненный путь.
Снобизм – это сожаление о том, какими мы были.